Он смочил тряпку холодной водой и положил Гулёнке на лоб. Теперь она не мёрзла, а наоборот, пыталась раскрыться. Даллас достал нож, резанул себя по ладони. Струйка крови полилась в рот Гули. В полубреду она пыталась выплюнуть тёплую жидкость, но всё же проглотила несколько капель. Есть шанс, что хоть так микроботы попадут в её организм.

Смартлет осветил полутёмную хижину, спроецировав экран на стену. Диагностика показывала только состояние здоровья Далласа. Небольшое утомление («восстановите баланс электролитов!»), открытая рана на руке («рекомендован антисептик и перевязка»). Покинут ли боты тело вместе с кровью, и будут ли работать отдельно от остального роя, Даллас не знал. Он никогда не задумывался о многих вещах, которые сейчас оказались жизненно необходимы. То, что считалось само собой разумеющимся на небесных городах — недостижимое чудо в этом мире.

Даллас провёл всю ночь у постели Гулёнки. Менял компрессы, заставлял пить воду и не переставал думать, как доставить её на Орион. Там Гулю быстро вылечат, и тогда ни ей, ни ребёнку ничего не будет угрожать. Но он за полгода не придумал, как переправить здорового себя, а сейчас задача куда сложнее.

Утром пришёл Каспар вместе со Старым. Они шли и день, и ночь. На пожилого человека было жалко смотреть. Ноги и руки обмотаны кровавыми тряпками, видно, не единожды он падал, торопясь спуститься. Тем не менее ведун сразу начал осмотр Гулёнки.

Старый обтёр её зловонным эликсиром, влил в рот отвар из трав, зажёг и оставил тлеть в чашках пучок веток. Между делом он напевал молитву и шёпотом перечислял имена богов, призывая их помочь.

Спустя полчаса Гуля успокоилась и уснула. Жар начал спадать. Похоже, ведун хорошо знал своё дело. Даллас горячо благодарил его, но тот лишь отмахивался. Сидя у постели спящей девушки, они вполголоса обсуждали события последних месяцев.

Старый рассказал, как неожиданно к его жилищу пришли козы. Он оставил их в загоне, а сам пошёл проверить, всё ли в порядке с племенем. Наткнулся на следы битвы, по останкам понял, кто одержал верх, и вернулся восвояси. Не считая коз, он проводил зиму так же, как и предыдущие. Жёг в хижине горькие травы, жевал сушёные грибы и встречался с богами в видениях. В попытках понять их желания, он проводил месяц за месяцем, редко выходя из дома.

Даллас тоже пытался общаться с «богами», но не достучался до них при помощи терминала. Куда уж грибам и травам. Он рассказал о битве с людьми Боса, что к этому привело и что затем последовало. Старый восторженно хмыкал и облизывал дёсны без передних зубов, когда слушал рассказ о паровой турбине и о рабах, евших уголь. Жаль только, что знаний цивилизованного человека не хватило, чтобы элементарно сбить жар у больной девушки.

Ведун снова протёр Гулёнку эликсиром. Он указал на её большой живот и с ухмылкой спросил: «Твоя работа?» Смущённый Даллас кивнул. Он не представлял, как воспитывать ребёнка в таких условиях. Хотя, глядя на активных и шумных детей в племени, думал, что раз их родители справляются, то получится и у него с Гулёнкой. Когда он мечтал о ребёнке на Орионе, всё казалось простым: инкубатор, посещения интерната, а затем переезд в более просторные апартаменты с детской комнатой, где они вместе собирали бы конструкторы и играли. А здесь мало того, что женщины вынашивали плод сами, так ещё и круглые сутки заботились о младенцах, пока те, несмышлёные, орали, пищали, визжали, гадили и срыгивали. Неудивительно, что дети часто рождались больными или ущербными. Но… появлялись и здоровые малыши, которые, вырастая, становились хорошими людьми. К тому же процесс у Гулёнки нельзя отменить или поставить на паузу. Раз уж она носит в себе частичку Далласа, он позаботится и о ней, и о ребёнке. Пусть это означает тяжёлую работу, добычу еды, жизнь среди мусора в хижине Жона или в холодных горах. Он готов на всё.

Гуля открыла глаза. Увидев Далласа и Старого, она улыбнулась. Слабым голосом посетовала, что ведун из-за неё проделал такой путь. Вздыхала, глядя на Далласа, будто в том, что она заболела, есть её вина. Ей явно стало лучше. День-два, и она пойдёт на поправку.

Улыбка на лице Гулёнки вдруг сменилась гримасой боли. Она прижала руки к животу и застонала. Старый сокрушённо запричитал. Он знал, что это значит. Приказал женщинам принести нагретой воды и чистых тряпок.

Роды продолжались больше трёх часов. Даллас стремился помочь, но так нервничал, что только мешал. Старый выгнал его на улицу, но из-за полога хижины доносились стоны Гули. От этого в груди разрывалось сердце, он ощущал эту боль физически. Он расхаживал туда-сюда, принимался то пинать камешки под ногами, то неосознанно кусал себе губы. Но этим нельзя помочь Гуле. Оставалось надеяться, что у ведуна огромный опыт пусть зачаточной, но медицины.

Всё когда-нибудь заканчивается. Прошли и невыносимые часы нервного ожидания. Старый откинул полог перемазанной в крови рукой и вышел к Далласу. Он сказал:

— Шильна болезь Гульки. Шлаба штала. И крови шток ушло, не жнам, как жива. Тя жовёт, ийди. Я делал щё мог. Терь она в руках бохов.

В хижине сильно пахло кровью. Тряпьё, в котором лежала Гуля, пропиталось красным насквозь. Сама Гулёнка была настолько бледна, что становилось жутко. Даллас взял её невесомую холодную руку в ладони. Она заговорила слабым, неузнаваемым голосом:

— Да-лас, чую пора мне ийти к дедам. Я зна, мы там друг-друга надём. Я тя бу ждать. И снов бу такж рада с тобой, как тута. Ток сынка расти, пусь он бу такой ж вумный, как ты. Сынка расти…

Она повторяла последние слова как мантру, погружаясь в забытье. Её голос звучал всё тише, синие губы двигались всё медленнее. Наконец, она смолкла, и как бы Даллас не тормошил её, не покрывал поцелуями лицо и не тёр руки, она не очнулась.

Подошёл Старый. Он положил на грудь Гулёнки свёрток окровавленной ткани. Даллас не сразу разглядел в этом красном комке миниатюрную ручку с пальчиками. Сложно представить, что люди бывают такими крохотными. Этот маленький человек лежал молча и не шевелился.

— Шибко мал ищо. Рано вышел, не штал дыхать, — сокрушённо проговорил ведун. — Терь они вмещте у дедов.

На ватных ногах Даллас вышел из хижины. Он не замечал, куда бредёт. Отчаяние сменилось полным опустошением. Казалось, мир, наполненный раньше красками и событиями, теперь сжался в одну точку. Но эта точка перестала существовать, и вселенная лишилась смысла.

Даллас не заметил, как на дороге его перехватил Каспар, завёл в хижину, засунул в рот кусочек горького гриба, заставил разжевать и проглотить. А затем не заметил, как провалился в сон там же, где сидел.

Следующий день принёс головную боль, но она ничего не значила по сравнению с тем, что происходило внутри. Микроботы не способны лечить душевные раны, какими бы совершенными ни были технологии. Даллас смотрел на Гулю, неподвижно лежащую в той же позе, что и вчера. Только её рука прижимала к груди младенца с редкими чёрными волосами, который не прожил и дня.

Даллас боялся, что Гулю и ребёнка съедят, как тут это принято, но на этот раз охотников поживиться мясом не нашлось. Каспар взял помощников и выкопал яму в отдалении от хижин. Гулёнку и малыша запеленали чистой тканью и опустили в землю. Прежде чем засыпать могилу, соплеменники постояли вокруг. Среди них был и Даллас. Он винил себя в том, что не обратил внимания на насморк Гули. В день, когда он покидал деревню, Гулёнка весело шмыгала носом, уверяя, что заварит чай и всё сразу же пройдёт. Укорял себя Даллас и за то, что зачал ребёнка. Здесь тебе не Орион со стерильными девушками. Будь он чуть ответственнее, его любимая сейчас не лежала бы в этой яме.

Каспар вынул изо рта фигурку из зелёного в прожилках камня. Он обтёр её краем одежды и аккуратно поместил отшлифованную до блеска вещицу на саван. Такая игрушка дорого ценилась в этом мире, но Каспар сделал последний подарок малышу. Он постоял ещё немного и взялся за лопату.

Соплеменники Гули довольно спокойно относились к смерти. Слишком часто она посещала их хижины, стала привычной. Только мать Гулёнки всхлипывала, когда её единственную дочь засыпали землёй. Закончив, все вернулись к своим делам. Лишь оказавшись в одиночестве, Даллас дал волю нахлынувшим слезам.